На Северном Кавказе все стороны противостояния уже два десятка лет оказываются заложниками силовых методов решения конфликта. Каждый новый акт насилия множит жертвы и мучеников, поводы для ненависти и мести и с одной, и с другой стороны. Насилие порождает насилие. Есть ли выход из этого замкнутого круга или, раз выпустив джинна насилия, мы вынуждены оставаться его заложниками?

Пиррова победа? 

Очень хотелось бы написать, что силовой путь решения проблем терроризма и экстремизма вообще не может привести к успеху. Но это неправда. Найдутся примеры, когда решительное силовое давление государства действительно позволило победить или во всяком случае существенно ослабить терроризм. Только есть победы, которые трудно отличить от поражений. (Такую победу называют Пирровой). 

Жесткая силовая политика

— это всегда выход даже из подобия правового поля, массовое нарушение прав человека, незащищенность жизни, достоинства и собственности людей. Мирное население как между молотом и наковальней оказывается между боевиками и силовыми структурами, терпя притеснения с двух сторон. Наличие бороды для силовиков уже подозрительно, ходишь в мечеть — автоматически зачисляешься в пособники террористов. И в то же время, если у женщины муж — милиционер, это может вызвать угрозу со стороны боевиков не только для его, но и для ее жизни, и для жизни детей. Причем в пылу борьбы достаточно сложно понять, где реально идет противодействие террору, где сводятся личные счеты, а где силовыми методами решаются конфликты политических и экономических интересов. В Дагестане нам с горькой иронией говорили, что нужно поставить памятник «неизвестному ваххабиту» — на него все можно списать.

 признак глубокого нездоровья

Ошибаются те, кто думает, что от силового решения кавказских проблем страдают люди только в Дагестане или Кабардино-Балкарии. Усиление численности силовых структур, их роли и престижа, рост их финансирования неизбежно укрепляют антидемократические тенденции во всей стране. Нагнетание «образа врага», дегуманизация противника апеллирует к низменным, атавистическим инстинктам толпы. От всплеска русского национализма и антикавказской истерии страдают не только выходцы из кавказских регионов. Это признак глубокого нездоровья всего общества. 

Как у них?

 В Аргентине 1970-х гг., во времена военной хунты, борьба с терроризмом шла с размахом — действовали эскадроны смерти, по всей стране были созданы концентрационные лагеря. Число жертв антитеррористической деятельности в десятки раз превысило число пострадавших от рук террористов. Когда же машине насилия в конце концов стало не хватать жертв, персонал лагерей начал обзванивать менеджеров предприятий с вопросом, нет ли у них чересчур активных и «неудобных» лидеров рабочего движения. 

Силовой компонент

антитеррористической деятельности неизбежно сохранится. Но при этом принципиально важно, чтобы культура насилия перестала доминировать в политике, чтобы философия силового решения была заменена философией мирного урегулирования и общественного диалога. Конечно, диалога не с теми лидерами боевиков, у которых руки по локоть в крови. Но с различными сообществами на Северном Кавказе, которые и сами страдают от разгула насилия, и порождают тех ожесточенных молодых людей, что уходят в лес и становятся убийцами.

Шариатское государство?

 Очевидно, это легче провозгласить, чем сделать. Тем более что делать придется в рамках того институционального ландшафта — казнокрадство, коррупция, клановость, низкая управленческая культура, — который сложился в северокавказских регионах и который не смогут быстро поменять ни просвещенные московские правители, ни утопический идеал религиозных фундаменталистов — шариатское государство.

Проблема насилия: Рабы лампы

Ирина Стародубровская

05.03.2012, 39 (3053)

Отзывы